Childfree
Когда я захожу в кафе и вижу за столиком людей с детьми, то выбираю место к ним спиной. Когда я захожу в парк и вижу много людей с детьми, я выхожу из парка. Когда я захожу в метро и вижу детей на скамейке, я иду в другой конец вагона. Наверное, у психиатров есть для этого специальное слово. А я просто хочу быть свободной от присутствия детей. Потому что дети - они такие маленькие, такие мягкие, такие зайки и цветочки; они пахнут молоком (ненавижу молоко кстати) и карамелью (карамель ненавижу), хочется их схватить, прижать, обернуть платком, и бежать, бежать, через темный лес, сбивая ноги, от огней подальше, от собачьего лая, озираясь, скуля, замирая, туда, где родители не достанут. Зарывать их в мох и потом караулить, отгоняя нечисть и комаров. И твердить в помешательстве: не отдам, не отдам девочку, не отдам мальчика, зная, что не моё, что догонят, отнимут, и вилы в бок, чтоб не скалилась, чтоб не зарилась, чтоб не портила, не пугала чтоб. Не впивалась чтобы губами в лоб, не баюкала, не качала, от нежности не дичала, не доила кровавое молоко, не водила по полю далеко, где васильки и где маков цвет, и не грела чтоб, не любила, нет.
И всё время сбиваюсь на белый стих; есть специальное слово: псих. И вот, такая вся чайлдфри, ем в кафе свой картофель фри, сидя спиною к гостям с детьми, чувствуя всеми своими костьми, как дышат дети с ясными лицами, как бьются венки между ключицами. Вот они, фрукты чужой любви, - ходят, двигаются, говорят, так и должно быть, так и должно. Только в моей любви, как в домино: пусто-пусто семь раз подряд. Женщины с бедрами чуть пошире милым моим сыновей рожают, а я привыкла, что я чужая, но иногда меня накрывает: хочется тупо мочить в сортире женщин с бедрами чуть пошире. Хватать детей, завернув в платок, бежать через город и через лес, стыда не ведая, страха без, и огрызаться седой волчицей, когда с дрекольем, когда с милицией. И это глупо, и это дико - видеть, как горе мое многолико, оно толпится, оно хохочет, оно повсюду меня не хочет. Я б стала спокойной, как Лао-Цзы, но меня перманентно ебут отцы, ебут, а потом уезжают к детям ну и еще к матерям вот этим. И я говорю себе: не ори, ты не такая, ты чайлдфри.
Заводная птица
Хочешь, я буду писать для тебя, писать высоким и мертвым штилем? Хочешь, просто друг друга пришпилим к настоящему времени, будем в нём вечно гореть янтарным огнём, двумя зрачками голодного тигра. Но не молчи, не молчи вот так, будто решил всё давным-давно, а то я подумаю, что вино вот это, вот этот хлеб - последнее, что я с тобой делю, что ты исчезнешь, пока я сплю. Хочешь, я буду просто смотреть? В реках горькой воды на треть, всадники близко; скажи мне: киска, я не хочу стареть, и я накрою твой лоб ладонью. Ты мог бы любить благородную донью, а выпало пьющую девочку с обветренными губами - их не возьмет ни одна помада, - пообещала из глупой бравады, что бросит первой, тебя не спросит. Да нет, не бросит.
Она не сможет, она боится, в ее груди заводная птица тихонько шепчет: не уходи. В лоне её золотая змейка тёплыми кольцами вьётся нежно; что ты, не бросит тебя, конечно, так что придется всё самому. Знаешь, я пережила чуму, голод и разных бед до хрена, и я умею ценить живых, пока отзываются на имена. Но когда мы ляжем в одну кровать, подумай, стоит ли отогревать мое бедное сердце, чтобы потом с этим покончить одним звонком. А впрочем, поздно: пока ты занят, девочка с бронзовыми глазами, та, что зовет себя Зимним Цветком, плачет от страха крутым кипятком, плачет, выкашливая со слезами колкий гортанный ком.
Декабрь (Электричество)
Нет электричества. Нет. Электричества. Когда просыпаешься, прислушиваясь: не искрит. Внутрь заглядываешь, спичками светишь: всё бесполезно, слишком темно. Ваше Высочество, Вы обесточены. Можно, конечно, писать механически, как мясорубка, смалывать всё, что внутри и снаружи, в фарш нулевого серого цвета. Но как я могу согласиться на это, зная, как ярки молнии Эру. Как наполняют мою атмосферу острым озоном, будто перед припадком, как вынимают слова без остатка прямо из сердца, прямо из мозга, и оставляют опустошенно рыдать от холодного счастья, с которым ничто не сравнится.
Когда электричество есть, то по глазам моим можно прочесть: не влезай, убьет, и, конечно, находится смелый, вроде тебя. И как я могу отказаться целоваться до первой крови, мять друг друга в пальцах, как белую глину, думать, такая любовь не бывает длинной, смешивать радость, смотреть ночами, как твои волосы сливочными ручьями впадают в кофейную гущу моих. Нет электричества - что нам за дело; жаль ты не видел, как на тебя смотрела татуированная брюнетка с розой между грудей, по-моему, она даже рот приоткрыла несколько преждевременно. Но спустя недели, когда закончились спички и свечные огарки, ей захотелось сдать на склад все вот эти подарки, чтобы вернуть себе электрический ток - знать бы, в каком меню искать вкладку unlock.
Есть любовь, простая, как всё гениальное, ежеутренняя, ежевечерняя, ритуальная; у тебя такие красивые руки, у тебя внутри - неизвестные науке химические реакции с выделением тепла в большом количестве, но я же помешана на электричестве. И просыпаюсь, прислушиваясь: не искрит и не светит, наверное, больше. Не получаю с неба посылок и даже писем и даже ссылок. Всё бесполезно, слишком темно: видимо, выбрать можно только одно. Ваше Величество, нет электричества, нет, не дано.
(c)Ривелотэ
http://hrivelote.livejournal.com
спасибо за ссылочку
ely_polyn 