http://old-fox.livejournal.com/180787.html
Странствующий дантист от политики
- Скажи мне по совести, - спросил меня Патрик после пятой кружки пива,
- считаешь ли ты всех ирландцев малость чокнутыми?
- Нет, - ответил я, - я считаю только половину ирландцев чокнутыми.
- Тебе бы надо стать дипломатом! - сказал Патрик и заказал шестую
кружку. - А теперь скажи мне уж совсем по совести: считаешь ли ты
ирландцев счастливым народом?
- Я считаю, - сказал я, - что вы счастливее, чем можете догадаться, а
если б вы догадались, какие вы счастливые, вы б, уж верно, нашли
какую-нибудь причину, чтобы стать несчастными. У вас есть много причин
чувствовать себя несчастными, но главное - вы любите поэтическую сторону
несчастья. Твое здоровье!
Мы снова выпили, и только после шестой кружки пива Патрик решился
наконец спросить меня о том, о чем уже давно хотел спросить.
- А скажи-ка, - спросил он тихо, - ведь Гитлер был - мне думается - не
такой уж плохой человек - просто он - мне думается - слишком далеко зашел.
Моя жена ободряюще кивнула мне.
- А ну, - тихо сказала она по-немецки, - не робей, выдерни у него этот
зуб.
- Я не зубной врач, - так же тихо ответил я жене, - и мне надоело по
вечерам ходить в бар; всякий раз я должен выдирать зубы, всякий раз одни и
те же, хватит с меня.
- Дело того стоит, - сказала мне жена.
- Ладно, Патрик, слушай, - приветливо начал я, - мы точно знаем, куда
зашел Гитлер: он шел по трупам миллионов евреев, детей...
Лицо Патрика болезненно передернулось. Он велел принести седьмую кружку
и печально сказал:
- Эх, жалко, что и ты попался на удочку примитивной английской пропаганды, очень
жалко.
Я не дотронулся до своего пива.
- Ладно, - сказал я, - дай уж я выдерну у тебя этот зуб; может, тебе
будет немножко больно, но иначе нельзя. Только после этого ты станешь
по-настоящему славным парнем. Так что давай я приведу в порядок твою
челюсть, я все равно уже считаю себя странствующим дантистом...
Гитлер был... - начал я и рассказал ему все. Я уже набил руку, я стал
искусным врачом, а когда пациент тебе симпатичен, действуешь осторожнее,
чем когда работаешь просто по привычке, просто по обязанности. - Гитлер
был... Гитлер делал... Гитлер говорил...
Все болезненнее дергалось лицо Патрика, но я заказал виски, я выпил за
его здоровье, и он выпил, чуть поперхнувшись.
- Ну как, очень было больно? - осторожно спросил я.
- Да, - сказал он, - очень, и пройдет еще несколько дней, пока вытечет
весь гной.
- Не забывай регулярно полоскать рот, а если будет болеть, приходи ко
мне - ты знаешь, где я живу.
- Я знаю, где ты живешь, - сказал Патрик, - и я непременно приду,
потому что болеть будет наверняка.
- И все-таки, - сказал я, - хорошо, что зуб вырван.
Но Патрик промолчал.
- Выпьем еще по одной? - грустно спросил он.
- Да, - сказал я. - Гитлер был...
- Перестань, - сказал Патрик, - перестань, пожалуйста, там открытый
нерв.
- Ну и прекрасно, - сказал я, - значит, он скоро отомрет, значит, надо
выпить еще по одной.
- Неужели тебе не бывает грустно, когда у тебя выдерут зуб? - устало
спросил Патрик.
- В первую минуту бывает, - сказал я, - а потом я радуюсь, когда больше
не гноится.
- А всего глупей, - сказал Патрик, - что теперь я и вовсе не знаю, чем
мне так нравятся немцы.
- Они, - тихо сказал я, - должны тебе нравиться не _благодаря_, а
_вопреки_ Гитлеру. Допустим, если твой дедушка был налетчик и ты знакомишься с кем-то, кто восхищается тобой именно потому, что твой дедушка был налетчик, тебе крайне тягостно;
другие, со своей стороны, восхищаются тобой именно потому, что ты не
налетчик, но ты предпочел бы, чтобы они восхищались тобой, даже если ты
станешь налетчиком...
- У каждого есть свое честолюбие, - скромно сказал я, - а я, видишь ли,
привык каждый вечер выдирать по зубу; я уже точно знаю, где он находится;
я начал разбираться в политической стоматологии, я рву основательно и без
наркоза...
- Видит бог, - сказал Патрик, - но разве мы не превосходные люди,
несмотря ни на что?
- Да, вы превосходные люди, - сказали мы все трое в один голос: моя
жена, Генри и я. - Право же, вы превосходные люди, но вы и без нас отлично
это знаете.
- Выпьем еще по одной, - сказал Патрик, - для приятных снов.
- И посошок на дорожку!
- И стопку за кошку! - сказал я.
- И рюмку за собачку!..
Мы выпили, а стрелки часов все еще показывали - как уже три недели
подряд - половину одиннадцатого. Половина одиннадцатого - это полицейский
час для сельских кабачков в летний сезон, но туристы, иностранцы делают
более сговорчивым неумолимое время. Когда подходит лето, хозяева достают
отвертку, два болта и наглухо закрепляют обе стрелки, а некоторые покупают
себе игрушечные часы с деревянными стрелками, которые можно прибить
гвоздями. Тогда время останавливается, тогда поток черного пива льется все
лето, не иссякая денно и нощно, а полицейские спят сном праведников.
Генрих Бёлль "Ирландский дневник"
