Снилось мне, будто бы я работаю в какой-то службе - помесь ментовки, службы магической безопасности и инквизиции. Все вместе. Потому что в картине мира той реальности, что мне снилась, религия/вера и волшебство были абсолютно нормальными составляющими реальности. Ну и соответственно все, включая и преступления, рассматривалось в совокупности факторов влияния. И концепция борьбы с преступностью там совершенно иная: идет работа с личностью, сродни психотерапевтической: делается так, чтобы человек перестал совершать преступления. Но не "промывкой мозгов", а решением внутренних проблем, побуждающих действовать преступно. Исходя из того, что от хорошей жизни здоровый на голову человек на преступление не пойдет.
И вот, значить, наша служба выследила маньяка-педофила... Не то, что бы это был какой-то страшный маньяк - он, в принципе, никого даже не обижал. Просто знакомился с девочками лет этак 7-8, подружался с ними, дарил конфеты и шоколадки, а за это просил, чтобы они у него в штанах потрогали. Ему больше ничего и не надо было для счастья. Ну вот мне сверху дают на него ориентировку и приказывают "взять на крючок" - это означает войти в контакт и сделать этот контак прочным - для дальнейшей терапевтической работы.
Иду на указанное место ловить клиента. Вроде он тут вот-вот пройти должен. И точно - идет здоровенный квадратный толстый дядька лет этак 50-60, он настолько обрюзглый и неопрятный, щеки висят щетинистыми складками, что не разобрать толком возраст. На нем темно-синий костюм - строительная спецодежда: широченные штаны и куртка. Он ведет за ручку девочку лет 7-и в красном платьице ниже колен, с бантиком, в туфельках - такая прямо вот куколка. Я тихо пристраиваюсь в хвост, слышу, как девочка звонким голоском рассказывает, как она пришла домой, а мама дверь не открывает, и вот ей теперь придется еще погулять, все такое... А дядька кивает и ведет себе куда-то.
Я аккуратно подруливаю сзади и спрашиваю у девочки - мол, девочка-девочка, а кто этот дядя? Ты его знаешь? Куда он тебя ведет? Девочка мне, ничтоже сумняшеся, ответствует - мол, это дядя-сосед из соседнего двора, он хороший и добрый, она дядю давно знает, он ей дарит шоколадки, а сейчас они идут к дяде играть, потому что ее мамы нету дома... Однако сам дядя уже смекнул, что что-то тут явно не то. Он аккуратно сообщает девочке, что у него появились срочные дела, что ей лучше пойти и посмотреть, а вдруг мама уже вернулась - ну, короче, он девочку спроваживает, а я ему предъявляю удостоверение. Он сникает, а я сообщаю, что нам бы поговорить бы.
А дальше мы с ним сначала идем по двору, потом заходим в какой-то подъезд. По ходу дядька сначала начинает плакать и рассказывать, как он этих девочек на самом деле любит, и что он никогда их не обидит, имена перечисляет - штук пять. Он смешно и страшно куксится, дрожат губы, слезы текут по небритым морщинам. Я с ним очень аккуратно разговариваю - мне ж его не напугать надо, а напротив расположить к себе - сделать так, чтобы он таки попал на лечение в результате, причем добровольно. Ну вот я как-то так технично его "цепляю", все глубже и глубже... со стороны это похоже на очень задушевный дружеский разговор. На самом деле дядьку прорвало - он уже много лет стеснялся кому-то признаться в своей страсти, и теперь просто выплескивает свою исповедь. А я слушаю и холодно просчитываю, что сказать, где сделать акцент, на чем ловить... Но при этом и жалко его ужасно.
В моем восприятии, перед внутренним зрением, все это выглядит, как погружение в слои его души. Это такая техника, которой нас, собственно, учат. Чем больше он выговаривается, тем глубже я проникаю в его личность и прямо как будто рукой подцепляю те моменты, которые ему помогут: вовремя вспомнить себя, когда у него очередной раз "поведет крышу", зацепиться за что-то другое и отвлечься, переключиться, справиться с собой. Он понимает, что это пагубная страсть, искушение плоти и т.п. Но он не может совладать с собой, когда на него "накатывает". Я даю ему свой номер служебного сотового - когда на него снова накатит, пусть позвонит мне, не стесняется, мы поговорим, и ему станет лучше.
Мне, кстати, по ходу дела было нужно, чтобы он произнес некую формулу, дающую возможность воздействовать на него изнутри - то есть, выразил свое согласие, впустил внутрь. И эта формула не должна произноситься сознательно - ее должно сказать подсознание, она должна прозвучать спонтанно и мимо осознания пациента. На несколько вопросов, спрятанных в тексте разговора, дядька должен ответить "да", тогда ключ сработает и можно будет производить операции с его душой. В этом есть залог того, что его оставят на психотерапии и не будут изолировать прямо щас. Потому что если мое экспертное мнение будет, что он не поддается контакту, тогда его просто сразу заберут в лечебницу и будут лечить уже более суровыми методами. Мне постепенно, аккуратно заговаривая зубы, удается получить эти ключи.
Он жалуется, что пробовал обратиться в церковь, к католикам, но его оттуда прогнали - я обещаю ему поговорить с друзьями-католиками и найти правильного попа, который ему будет помогать с этим справиться. Я лезу глубже, молюсь за него, ищу что-то светлое и настоящее (вижу, что в принципе он неплохой и довольно добрый дядька), расцепляю связи на чувство вины, из-за которого он считает себя уже совершенно пропавшим и не имеющим надежды существом - чтобы он почувствовал, что еще может с этим бороться. Я очень хорошо чувствую все, что у него там копошится: и боль, и страх, и страсть, и похоть, и вину, и стыд, и отчаяние... жуткий коктейль, человека ужасно жалко. Я воспринимаю его четко, как пациента - очень хорошо помню это ощущение.
Что интересно: по мере погружения в глубокие слои его души я вижу, что облик души меняется. То есть как бы я вижу внешность человека по-другому, как наложенный образ. Ну, там по-всякому корежило его оригинальный внешний вид, не помню всех вариантов. Поразило меня то, что когда я докопалась до каких-то глубинных совсем уже слоев, не сильно попорченных, я обнаружила, что облик его души - это сильно побитая жизнью, безмерно усталая, очень запуганная, заплаканная юная женщина лет 20-ти...
Дядька уже просто-таки рыдает, на этот раз уже от облегчения. Я вроде бы немножко что-то внутри него починила. Кроме того, я посадила ему несколько якорей - на то, чтобы он обо мне железно помнил и звонил, если его "поведет", на то, чтобы был предрасположен искать помощи вовне (то есть, соглашался на психотерапию - сам-то он уже совсем потерял контроль над собой). Теперь это временно мой пациент, я за него отвечаю - и за его визиты к психотерапевту, и к священнику, и т.п. - что там ему понадобится для избавления от мерзостной страсти. Ну и проследить, чтобы у девочек, с которыми он "играл", тоже все было в порядке.
Причем я прекрасно понимаю, что наша связь-зависимость - не односторонняя, что мне придется много молиться вместе с ним для его исцеления, что я теперь чувствую, что в нем происходит, почти как свое. Работа у меня такая. Причем не то, что бы мне пациент как-то импонировал: дали задание - работай. Как пациент у врача, точно. Которого нет смысла осуждать, на которого нет смысла злиться и т.п. Это не входит в обязанности и мешает работе. А вот христианская любовь к живому человечьему существу - это помогает, поэтому это - наш инструментарий, мы этим работаем...
Последний эпизод: мы уже расстались с растроганным в хлам пациентом, и я встречаюсь в том же подъезде с нашей сотрудницей, которая собирает информацию о выполненных заданиях: сдаю ей краткий отчет, телефон-адрес клиента и т.п., и сообщаю, что я его таки веду. Сотрудницу едва не тошнит от брезгливости, когда речь заходит об этом дядьке-педофиле, она бурчит что-то вроде "давить их таких надо". Хорошо помню ощущение контраста между нашими чувствами: я после сеанса уже не могу относиться к нему так, для меня это в первую очередь заблудившаяся душа, которой мне надо помочь выйти из мрака...
Вот такой вот сон. Очень богатый на ощущения. Проснулась - охренела.
Но такой подход к преступности мне кажется весьма правильным. Жаль, что он неосуществим в наших условиях... Откуда ж кадров-то напастись, а?
