Соня Янсон
Вигго Мортенсен, актёр:
«Кажется, я впервые задумался об актерском мастерстве в восемь лет, когда на утреннике играл жопу дракона. Дракон был длинный, и нас было двое — я и еще один пацан. Ему достались голова и все родительские аплодисменты. А я сидел в жопе и думал: “Так вот что такое быть актером”».
Владимир Мирзоев, режиссёр:
«Когда я был ребенком, кино по телевизору показывали в полдесятого вечера, а в десять ровно я уже должен был отправляться в постель. Я смотрел фильм полчаса, а потом ложился в кровать — но не спал, а слушал диалоги и представлял себе фильм в голове. Кажется, благодаря этому я и стал режиссером».
Роберт Дениро, актёр и режиссёр:
«Подростком я пришел в мастерскую драмы в университете New School. Вхожу. Режиссер спрашивает с жутким иностранным акцентом: “А поччиму вы жилаете бить актером?” Я промолчал — просто не знал, как ответить. Он ответил за меня: “Чтобы самовиразиться!” И я подхватил: “Да, да, точно. Именно этого я и желаю”».
Дастин Хофман, актёр:
«Я стал актером по очень простой причине: пр@@рал все возможности стать кем-то другим».
Гэри Олдман, актёр:
«Лет в 13 я был буквально одержим классикой, одержим Шопеном, одержим игрой на фортепиано. Я тогда нашел где-то на чердаке пластинку Либераче, и понеслось. Я скупал целые полки книг о Шопене. Иногда мне кажется, что еще тогда я не столько делал что-то, сколько изображал, что делаю. Я играл человека, который умеет играть на пианино. Потом я безумно увлекся боксом и Мухаммедом Али, он тогда как раз дрался с Джо Фрейзером. И я пошел заниматься боксом. Дрался я отвратительно. Но если бы вы посмотрели на меня в зале, вы бы сказали: “Да, этот пацан родился в перчатках”. Я идеально воспроизводил все движения, колотил грушу, проводил филигранный бой с тенью, скакал через скакалку. Я бы мог играть боксера, но сам я боксером не был».
Джон Малкович, актёр:
«Лучшим образованием для меня стала работа с друзьями в театре “Степпенвольф”. Мы, выпускники колледжа, собрались и взглянули на актерство вот под каким углом: работа это или что-то другое? Для меня это работа, но есть люди, для которых актерство — это всепоглощающая, монотонная, разрушающая психику, переходящая в помешательство, разъедающая болезнь, которая поражает весь организм. А я всегда говорил: “Если вы не получаете удовольствия, кто вам мешает найти нормальную работу?”»
Леонид Броневой, актёр:
«Из тысячи сыгранных спектаклей, может быть, два или три приближаются к чему-то такому... И ты доволен. А остальные не приносят радости. Почему — непонятно. За всю историю театра никто так и не объяснил, в чем причина провала второго спектакля. А в 99 процентах случаев — это так. Ни один социолог, никто. В зрителях? В партнере? В погоде? Собирается зал, слушаешь, как они там шумят, — ты уже просто по этому шуму знаешь, что сегодня будет плохой спектакль, точно».
Сигурни Уивер, актриса:
«Я вообще не хотела сниматься в “Чужом”. Я хотела Шекспира, Вуди Аллена, Майка Николса. Но мне дали эту роль. Что ж, подумала я в тот момент, тогда я покажу им Генри Пятого на Марсе. И показала. Но мне до сих пор кажется, что это мало кто заметил».
Клинт Иствуд, актёр, режиссёр:
«Свои лучшие работы я сделал, когда мне было уже за шестьдесят, а то и за семьдесят. Такое немногие могут о себе сказать. Думаю, причина тут в том, что я все время учусь. И пока я еще не впал в маразм, у меня нет причин думать, что я на этом остановлюсь. Не будь я мечтателем, я бы ничего не достиг. И уж точно не стал бы заниматься такими пустяками, как играть в кино».
Квентин Тарантино, режиссёр:
«Я не ходил в киношколу, я ходил в кино. Я немного горжусь тем, что достиг всего, чего достиг, не получив даже среднего образования. Я не большой любитель американской системы государственного образования. Я так ненавидел школу, что сбежал в девятом классе. Единственное, о чем я жалею — хотя и не то чтоб очень сильно, — это то, что я думал, этот ужас будет длиться вечно. Я не понимал, что в колледже будет по-другому. Сейчас, если бы я все делал заново, я бы закончил школу и пошел в колледж. Уверен, что справился бы».
Майкл Кейн, актёр:
«Я стал актером, чтобы целоваться с девочкой по имени Эми Худ. Мне было четырнадцать, я ходил в баскетбольную секцию молодежного клуба, а она там занималась в драмкружке. Все лучшие девчонки играли в драмкружке, потому что хотели стать кинозвездами, а я за ними подсматривал через круглое окошко в двери. Только я не знал, что дверь открывается в обе стороны. Я вваливаюсь внутрь, и руководительница говорит: “Отлично, нам нужны мужчины!” Я же для своих лет был очень высокий. Переминаюсь с ноги на ногу, жутко нервничаю, только и могу сказать, что я тут, это, на баскетбол шел... А потом вижу Эми и думаю: “Если пьеса будет про любовь, то может, мне с ней придется целоваться?” Я был маленький грязный засранец. Но что происходит дальше? Спустя много лет я рассказываю эту историю на телевидении — при этом, разумеется, не помню, что раньше ее уже где-то рассказывал — и тут появляется довольно упитанная особа под пятьдесят. “Леди и джентльмены, встречайте: Эми Худ!” Слегка неловко вышло».
В статье использованы материалы Esquire.