Джон Фицджеральд Кеннеди.
Это столь абсурдно и невероятно –
камни задом пятятся, словно раки,
и толпы в рот воды набирают,
и море шумит совсем непонятно,
с конца начиная читать Гомера.
Всё это в последний миг перед открытием Америки –
Ганнибал не перевалил ещё через Альпы,
ещё не продан препарированный мозг Эйнштейна
и Аттила, бич божий, не выступил ещё в ООН.
Но время летит, и небо чавкает челюстью,
навязчивы представленья Вильяма Шекспира,
доги датских принцев,
как замки заржавленные на воротах судьбы:
Быть или…
Нет!
Ранее, нежели успел он спасти капитализм,
капитализм преподнёс ему
прекрасную жемчужину для галстука.
О Каролина,
окарина детства свистит фальшиво.
Не работает время на нас. Нет!
В лачугах существованья, настолько маленьких,
что можно их застеклить мушиными крыльями,
долго разгадываем клинопись наших жизней,
и ночь за окном выкрикивает согласные ужаса,
и вода непрочитанная подписывает молчанье.
О бледная и горячечная осень шизофреников,
миру нужно немного нежности,
пусть запылает,
пусть падает,
пусть зажжёт свои сверхракеты,
пусть приснится ему звезда с парашютом!
А у мира шнурки развязываются то и дело,
и он спотыкается на комьях глины,
и его встречают орлеанские девы, мессалины и жакелины,
миру стыдно за свои ноги большие,
ему некогда,
у него в голове
свои Фермопилы и свои динамиты,
а в руке первобытные спички.
Погасни, усни, моя маленькая.
Буду трижды гадать о подарке рождественском.
Что же дарят,
когда вся земля подобна рождественской ёлке,
на которой бензиновые монахи
вспыхивают, как ёлочные шутихи,
и на которой бравые парни-техасцы
повесили шоколадного негра –
съедобно ли, дорогая?
Зима. С абстрактного неба – снега паденье.
Приближается ледниковый период,
эпоха переселенья людей и животных,
автоматизированная
вплоть до последней пуговицы
на шубе сумасшествия,
куда я кутаю тебя голую,
о звезда стриптиза,
мадонна продажная –
правда!
Что ни день – землетрясенье.
Каждый день какая-нибудь гибель "Титаника".
То и дело на поверхность всплывают
лифчики и фиалки,
постели и перстни,
идиллии, дикости,
идиоты и бруты,
что ни день – какая-то суша
опускается в ком-то на дно!
Слава!
Закончили атомный Ноев ковчег
и Голема,
кибернетическое
дитя человеческое.
- Слава Голему
и слава творцу! –
в мире раскатывается.
У творца голова раскалывается.
Гигантский ускоритель времени
гудит в его голове. Обратно!
История кружится в нём. Обратно!
Луна, нуль на небосклоне
освещает уныло
век внутреннего палеозоя,
комфортабельную пустыню
из поролона.
Это место,
где мёртвые сходятся
пить чай из акации.
Здесь на плече отчаянья плачет ветер
и суставы ночи хрустят. Дорогие усопшие
мучаются от ревматизма.
Смерть – это лишь одиночество на полтона ниже,
время для размышленья на досках дубовых.
Топни ногой! След от подковы
наполнится чёрной водой,
возвещая крушенье дерева.
Там, где-то в тебе, плывут корабли тяжёлые,
что есть мочи пытаясь взлететь.
О тяжёлые сны!
О тяжёлые крылья печальных диких гусей!
Не стучи. Не откроют.
Жизнь такова.
Так гудит под крышкою гроба лоб,
так легко загорается голова.
И готова пытать огонь…
Ради бога!
Смерть уравняет всё!
Не предавайся гордыне!
Смерть конца не имеет. Только начало.
Бывает, неделю не разжимаешь руку.
Боишься.
Там светящиеся души мёртвых коней
облетают время…
Сколько времени? На какой звезде?
Я не знаю.
Они жёсткими хвостами сдирают с неба
седьмую шкуру.
Хвосты их пылают, стеная, в озёра падают
кометы пурпурные, смычки Паганини,
бритвы!
Приложи-ка к горлу свою эпоху,
чтобы ты ведал, как глубоко она, кровь живая!
Целыми неделями не разжимаешь руку,
мучит тоска ожиданья:
что там увидишь?
Ничего, вот что страшно!
Итак, уже мёртв
Джон Фицджеральд Кеннеди,
каменный ангел капитализма,
символ,
метафора,
человек!
О, как отворачивал голову
конь в похоронной процессии,
как всё плакало в нём –
лошадиной чистой слезой он пытался,
Америка,
смыть твой позор.
Положило море на берег перчатки чёрные.
Тишина, от которой горб у мира растёт.
Тишина, тишина.
И руками прикрыты глаза.
Зарешёченный город поник головой в этот час,
заметался, как зверь от ночного переполоха.
Не спешим ли?
Работает время на нас?
Это наше столетье
и наша эпоха!